Главная → Спорт → Голоса мертвых. Неотправленные письма немецких солдат. ВМВ. Удивителен каждый день! Записи немецких солдат о войне с ссср

Голоса мертвых. Неотправленные письма немецких солдат. ВМВ. Удивителен каждый день! Записи немецких солдат о войне с ссср

Часть этих писем нашли на груди убитых в Сталинграде солдат вермахта. Они хранятся в музее-панораме «Сталинградская битва». Большую часть пожелтевших от времени посланий родным и близким с войны автор книги доктор исторических наук, профессор кафедры истории ВолГУ Нина Вашкау нашла в архивах Франкфурта-на-Майне и Штутгарта.

"Письма солдат вермахта показывают эволюцию сознания обычных «пешек войны»: от восприятия Второй Мировой как «туристической прогулки по миру» до ужаса и отчаяния Сталинграда. Эти письма никого не оставляют равнодушными. Хотя эмоции, вызванные ими, могут быть неоднозначны. Автор специально не стала включать в сборник письма отморозков-фашистов, с наслаждением писавших об изнасилованиях и убийствах мирных жителей Сталинграда. «Чтобы не шокировать общественность».

Как настоящий историк, откопировав все, что можно в архивах и библиотеках Германии, Нина Вашкау появилась на границе с чемоданом бумаг. Перевес составил восемь килограмм. Немецкий таможенник очень удивился, открыв чемодан и увидев там только кучу бумаг: «Что это?». Профессор истории объяснила. И … вот оно - уважение к истории в современной Германии! Строго соблюдающий букву закона немецкий таможенник пропустил перевес бесплатно.Как член Российско-Германской исторической комиссии по изучению новейшей истории России и Германии Нина Вашкау по приглашению немецкой стороны возила в Берлин группу студентов ВолГУ. Они попали на фотовыставку «Немецкие солдаты и офицеры Второй Мировой».

На черно-белых фото из семейных архивов улыбающиеся офицеры вермахта в обнимку с француженками, итальянками, мулатками из Африки, гречанками. Потом пошли хатки Украины и понурые бабы в платках. И все … «Как же так! А где Сталинград?! - стала возмущаться Нина Вашкау, - Почему нет хотя бы надписи на белом листе бумаги: «А дальше был Сталинград, в котором были убиты столько-то солдат, попали в плен - столько-то?». Ей ответили: «Это позиция куратора выставки. А позвать куратора не можем: его сейчас нет».

В письмах же из Сталинградского котла немецкие солдаты пишут о том, что война - это вовсе не веселая прогулка, как обещал им фюрер, а кровь, грязь и вши: «Тот, кто не пишет о вшах, тот не знает Сталинградской битвы».В 90-е годы музей-панорама «Сталинградской битвы» выставил письма немецких солдат и офицеров, что имеются в музейном фонде. «Меня поразило выражение лиц немцев, приехавших с Россошек на эту выставку, - вспоминает Нина Вашкау. - Кто-то из них прочел эти письма и заплакал». Тогда она и решила найти и издать письма немецких солдат из Сталинграда.

Несмотря на то, что солдаты знали о военной цензуре, некоторые из них отваживались на такие строки: «Хватит, мы с тобой не заслужили такой участи. Если мы выберемся из этой преисподней, мы начнем жизнь сначала. Хоть раз напишу тебе правду, теперь ты знаешь, что здесь происходит. Пришло время, чтобы фюрер освободил нас. Да, Кати, война ужасная, всё это знаю, как солдат. До сих пор я не писал об этом, но теперь молчать уже нельзя».

Главы книги названы цитатами из писем: «Я разучился смеяться», «Я хочу прочь из этого безумия», «Как может все это вынести человек?», «Сталинград - это ад на Земле».

А вот, что один из немецких офицеров вермахта пишет о женщинах Сталинграда:

«Поразительны моральные устои местных женщин, которые свидетельствуют о высоких ценностях народа. Для многих из них слово «Любовь» значит абсолютную душевную преданность, на мимолетные отношения или приключения соглашаются немногие. Они демонстрируют, во всяком случае, что касается женской чести, совершенно неожиданное благородство. Не только здесь на Севере, но и на Юге это так. Я говорил с одним немецким врачом, приехавшим из Крыма, он и заметил, что в этом даже нам, немцам, нужно брать с них пример ….».

Чем ближе к Рождеству, тем чаще немецкие солдаты пишут о том, как мечтают о домашних пирогах и мармеладе и описывают свой «праздничный» рацион:

«Сегодня вечером мы снова варили конское мясо. Мы едим это без всяких приправ, даже без соли, а околевшие лошади пролежали под снегом, может, четыре недели …».«Ржаная мука с водой, без соли сахара, как омлет, запекается в масле - превосходна на вку с».

И о «рождественских хлопотах»:

О близости советских солдат:

«Бряцают русские ложками о котелок. Значит, у меня есть пара минут написать тебе письмо. Затихли. Сейчас начнется атака …».

О духе и силе противника:

«Солдат Иван силен и сражается, как лев ».

И под конец многие сожалели о своей погубленной неизвестно ради чего жизни, писали в прощальных письмах, что прятали на груди:

«Иногда я молюсь, иногда думаю о своей судьбе. Всё представляется мне бессмысленным и бесцельным. Когда и как придёт избавление? И что это будет — смерть от бомбы или от снаряда? »

"Мои любимые!

Сейчас сочельник, и когда я думаю о доме, мое сердце разрывается. Как здесь все безрадостно и безнадежно. Уже 4 дня я не ел хлеба и жив только половником обеденного супа. Утром и вечером глоток кофе и каждые 2 дня по 100 грамм тушенки или немного сырной пасты из тюбика — голод, голод. Голод и еще вши и грязь. День и ночь воздушные налеты и артиллерийский обстрел почти не смолкают. Если в ближайшее время не случится чуда, я здесь погибну. Плохо, что я знаю, что где-то в пути ваша 2-килограммовая посылка с пирогами и мармеладом...

Я постоянно думаю об этом, и у меня даже бывают видения, что я их никогда не получу. Хотя я измучен, ночью не могу заснуть, лежу с открытыми глазами и вижу пироги, пироги, пироги. Иногда я молюсь, а иногда проклинаю свою судьбу. Но все не имеет никакого смысла — когда и как наступит облегчение? Будет ли это смерть от бомбы или гранаты? От простуды или от мучительной болезни? Эти вопросы неотрывно занимают нас. К этому надо добавить постоянную тоску по дому, а тоска по родине стала болезнью. Как может человек все это вынести! Если все эти страдания Божье наказание? Мои дорогие, мне не надо бы все это писать, ноу меня больше не осталось чувства юмора, и смех мой исчез навсегда. Остался только комок дрожащих нервов. Сердце и мозг болезненно воспалены, и дрожь, как при высокой температуре. Если меня за это письмо отдадут под трибунал и расстреляют, я думаю, это будет благодеяние для моего тела. С сердечной любовью Ваш Бруно ."

Письмо немецкого офицера, отправленное из Сталинграда 14.1.1943 г.

Дорогой дядя! Сначала я хочу сердечно поздравить тебя с повышением и пожелать тебе дальнейшей солдатской удачи. По счастливой случайности я опять получил почту из дома, правда, прошлогоднюю, и в том письме было сообщение об этом событии. Почта сейчас занимает больное место в нашей солдатской жизни. Большая часть ее из прошлого года еще не дошла, не говоря уже о целой пачке рождественских писем. Но в нашем сегодняшнем положении это зло понятно. Может, ты уже знаешь о нашей теперешней судьбе; она не в розовых красках, но критическая отметка, наверное, уже пройдена. Каждый день русские устраивают тарарам на каком-нибудь участке фронта, бросают в бой огромное количество танков, за ними идет вооруженная пехота, но успех по сравнению с затраченными силами невелик, временами вообще не достоин упоминания. Эти бои с большими потерями сильно напоминают бои мировой войны. Материальное обеспечение и масса — вот идолы русских, с помощью этого они хотят достичь решающего перевеса. Но эти попытки разбиваются об упорную волю к борьбе и неутомимую силу в обороне на наших позициях. Это просто не описать, что совершает наша превосходная пехота каждый день. Это высокая песнь мужества, храбрости и выдержки. Еще никогда мы так не ждали наступления весны, как здесь. Первая половина января скоро позади, еще очень тяжко будет в феврале, но затем наступит перелом — и будет большой успех. С наилучшими пожеланиями, Альбер т.

Вот ещё выдержки из писем:

Ноябрь 1942 года: "Мы надеялись, что до Рождества вернемся в Германию, что Сталинград в наших руках. Какое великое заблуждение! Сталинград - это ад! Этот город превратил нас в толпу бесчувственных мертвецов.… Каждый день атакуем. Но даже если утром мы продвигаемся на двадцать метров, вечером нас отбрасывают назад.… Русские не похожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают страха. Матросы, на лютом морозе, идут в атаку в тельняшках. Физически и духовно один русский солдат сильнее целого нашего отделения ".

4 января 1943 года: "Русские снайперы и бронебойщики, несомненно, - ученики Бога. Они подстерегают нас и днем и ночью, и не промахиваются. Пятьдесят восемь дней мы штурмовали один-единственный дом. Напрасно штурмовали… Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чудо… Время перешло на сторону русских "

Солдат Вермахта Эрих Отт.

"Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись ".

Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии

Из письма генерал-лейтенанта фон Гамбленц жене. 21.XI.1942 г.

"...Три врага делают нашу жизнь очень тяжелой: русские, голод, холод. Русские снайперы держат нас под постоянной угрозой ..."

Из дневника ефрейтора М. Зура. 8.XII.1942 г.

"...Мы находимся в довольно сложном положении. Русский, оказывается, тоже умеет вести войну, это доказал великий шахматный ход, который он совершил в последние дни, причем сделал он это силами не полка и не дивизии, но значительно более крупными ..."

Из письма ефрейтора Бернгарда Гебгардта, п/п 02488, жене. 30.XII.1942 г.

"Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета! "

Артиллерист противотанкового орудия Вермахта

"Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить …"

Танкист группы армий "Центр" Вермахта

После успешного прорыва приграничной обороны, 3-й батальон 18-го пехотного полка группы армий "Центр", насчитывавший 800 человек, был обстрелян подразделением из 5 солдат. "Я не ожидал ничего подобного, - признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. - Это же чистейшее самоубийство - атаковать силы батальона пятеркой бойцов ".

"На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерт ь".

Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер

"В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов ".

Офицер 7-й танковой дивизии Вермахта

"Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям "

Генерал-майор Гофман фон Вальдау

"Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!"

Один из солдат группы армий "Центр" Вермахта

"Последние несколько недель характеризуются самым серьезным кризисом, какого мы еще не испытывали в войне. Этот кризис, к сожалению, поразил... всю Германию. Он символизируется одним словом - Сталинград ".

Ульрих фон Хассель, дипломат, февраль 1943 г.

Из письма неизвестного немецкого солдата:

А теперь наше положение стало настолько хуже, что громко говорят о том, что мы очень скоро будем совершенно отрезаны от внешнего мира. Нас заверили, что эта почта наверняка будет отправлена. Если бы я был уверен, что представится другая возможность, я бы еще подождал, но я в этом не уверен и потому, плохо ли, хорошо ли, но должен сказать все.

Для меня война окончена …»

Знаменитая немецкая песенка о солдате, который ждёт встречи со своей девушкой. "Лили Марлен".

ПАУЛЮС О СТАЛИНГРАДСКОЙ БИТВЕ
[Сентябрь 1945 г.]
Комплекс Сталинград состоит из трех последовательных фаз.
1. Продвижение к Волге.
В общих рамках [второй мировой] войны летнее наступление 1942 года означало еще одну попытку достигнуть того, чего не удалось добиться осенью 1941 года, а именно победоносного.окончания кампании на Востоке (являвшейся следствием наступления на Россию, носившего характер нападения), чтобы тем самым решить исход всей войны.
В сознании командных органов на первом плане стояла чисто военная задача. Эта основная установка относительно последнего шанса для Германии выиграть войну полностью владела умами высшего командования и в обоих последующих фазах.
2. С начала русского наступления в ноябре и окружения 6-й армии, а также частей 4-й танковой армии общей численностью около 220 000 человек, вопреки всем ложным обещаниям и иллюзиям ОКВ, все больше осознавался тот факт, что теперь вместо «победоносного окончания кампании на Востоке» встает вопрос: как избежать полного поражения на Востоке, а тем самым проигрыша всей [второй мировой] войны?
Эта мысль пронизывала действий командования и войск 6-й армии, между тем как вышестоящие командные органы (командование группы армий, начальник генерального штаба сухопутных сил и ОКВ) все еще верили, или по крайней мере делали вид, что верят, в шансы на победу.
Поэтому взгляды относительно мер командования и методов {ведения военных действий], вытекающих из этой обстановки, резко расходились. Поскольку вышестоящие командные инстанции, исходя из вышеприведенных соображений, отвергли прорыв, являвшийся еще возможным в первой фазе окружения, оставалось лишь держаться на занимаемых позициях, дабы не допустить, чтобы в результате самовольных действий возникла дезорганизация, а тем самым произошел развал всей южной части Восточного фронта. В таком случае погибли бы не только надежды на победу, но в короткий срок оказалась бы уничтоженной и возможность избежать решающего поражения, а тем самым краха Восточного фронта.
3. В третьей фазе, после срыва попыток деблокирования и при отсутствии обещанной помощи, речь шла лишь о выигрыше времени с целью восстановления южной части Восточного фронта и спасения германских войск, находящихся на Кавказе. В случае неудачи вся война была бы проиграна уже в силу предполагаемого масштаба поражения на Восточном фронте.
Итак, поэтому сами вышестоящие командные органы оперировали аргументом, что посредством «упорного сопротивления до последней возможности» следует избежать того наихудшего, что грозит всему фронту. Тем самым вопрос о сопротивлении 6-й армии у Сталинграда ставился крайне остро и сводился к следующему: как представлялась мне обстановка и как мне ее рисовали, тотальное поражение могло было быть предотвращено лишь путем упорного сопротивления армии до последней возможности... В этом направлении оказывали свое воздействие и радиограммы, поступавшие в последние дни: «Важно продержаться каждый лишний час». От правого соседа неоднократно поступали запросы: «Как долго продержится еще 6-й армия?»
Поэтому с момента образования котла, а особенно после краха попытки деблокирования, предпринятой 4-й танковой армией (конец декабря), командование моей армии оказалось в состоянии тяжелого противоречия.
С одной стороны, имелись категорические приказы держаться, постоянно повторяемые обещания помощи и все более резкие ссылки на общее положение. С другой стороны, имелись проистекавшие из все возраставшего бедственного состояния моих солдат гуманные побудительные мотивы, которые ставили передо мной вопрос, не должен ли я в определенный момент прекратить борьбу. Полностью сочувствуя вверенным мне войскам, я тем не менее считал, что обязан отдать предпочтение точке зрения высшего командования. 6-я армия должна была принять на себя неслыханные страдания и бесчисленные жертвы и для того, чтобы — в чем она была твердо убеждена — дать возможность спастись гораздо большему числу камрадов из соседних соединений.
Исходя из обстановки, сложившейся в конце 1942 — начале 1943 года, я полагал, что длительное удержание позиций у Сталинграда служит интересам немецкого народа, так как мне казалось, что разгром на Восточном фронте закрывает путь к любому политическому выходу.
Любой мой самостоятельный выход за общие рамки или же сознательное действие вопреки данным мне приказам означали бы, что я беру на себя ответственность: в начальной стадии, при прорыве, — за судьбу соседей, а в дальнейшем, при преждевременном прекращении сопротивления, — за судьбу южного участка и тем самым и всего Восточного фронта. Таким образом, в глазах немецкого народа это означало бы, по крайней мере внешне, происшедший по моей вине проигрыш войны. Меня не замедлили бы привлечь к ответственности за все оперативные последствия, вызванные этим на Восточном фронте.
Да и какие убедительные и основательные аргументы — особенно при незнании фактического исхода — могли бы быть приведены командующим 6-й армией в оправдание его противоречащего приказу поведения перед лицом врага? Разве угрожающая по существу или субъективно осознанная безвыходность положения содержит в себе право для полководца не повиноваться приказу? В конкретной ситуации Сталинграда отнюдь нельзя было абсолютно утверждать, что положение совершенно безвыходно, не говоря уж о том, что субъективно оно, как таковое, не осознавалось, за исключением последней стадии. Как смог бы или посмел бы я требовать в дальнейшем от любого подчиненного командира повиновения в подобном же тяжелом, по его мнению, положении?
Разве перспектива собственной смерти, а также вероятной гибели и пленения своих войск освобождает ответственное лицо от солдатского повиновения?
Пусть сегодня каждый сам найдет ответ на этот вопрос перед самим собой и собственной совестью.
В то время вермахт и народ не поняли бы такого образа действий с моей стороны. Он явился бы по своему воздействию явно выраженным революционным актом против Гитлера. Напротив, не дало ли бы самовольное оставление мною позиций вопреки приказу как раз аргумента в руки Гитлера для того, чтобы пригвоздить к позорному столбу трусость и неповиновение генералов и таким образом приписать им вину за все более ясно вырисовывающееся военное поражение?
Я создал бы почву для новой легенды — об ударе кинжалом в спину у Сталинграда, и это было бы во вред исторической концепции нашего народа и столь необходимому для него осознанию уроков этой войны.
Намерения совершить переворот, сознательно вызвать поражение, чтобы тем самым привести к падению Гитлера, а вместе с ним и всего национал-социалистского строя как препятствия к окончанию войны, не имелось у меня самого и, насколько мне известно, не проявлялось ни в какой форме у моих подчиненных.
Такие идеи находились тогда вне сферы моих размышлений. Они были и вне сферы моего политического характера. Я был солдат и верил тогда, что именно повиновением стужу своему народу. Что же касается ответственности подчиненных мне офицеров, то они, с тактической точки зрения, выполняя мои приказы, находились в таком же вынужденном положении, как и я сам, в рамках общей оперативной обстановки и отданных мне приказов.
Перед войсками и офицерами 6-й армии, а также перед немецким народом я несу ответственность за то, что вплоть до полного разгрома выполнял данные мне высшим командованием приказы держаться до последнего.
Фридрих Паулюс,
генерал-фельдмаршал бывшей германской армии
«Paulus: "Ich stehe hier auf Befehl"». Lebensweg des Generalfeldmarschalls Friedrich Paulus. Mil den Aufzeichnungen aus dem Nachlass, Briefen und Doliumerrten herausgegeben von Walter Gorlitz. Frankfurt am Main. 1960, S. 261-263.

Фашизм — эпидемия фанатического насилия, крови и разрушения. Гитлеру удалось довести немецкую нацию до дикого изуверства, ввергнуть ее в состояние психоза. Убедить немцев, будто они превыше других людей земли. Огромная, культурная нация в самом центре Европы, нация, давшая миру знаменитых философов, естествоиспытателей и поэтов, помрачилась. Развязала свои самые низменные, самые звериные инстинкты. Дошла до крайней черты социального вырождения, безрассудства и слепоты. Размеры и жестокость развязанной гитлеризмом войны во сто крат превосходят все, что знала мировая история до сей поры. И вот что писали немецкие солдаты домой.

Письма немецких солдат

Обер-лейтенант фон Ширах боится быть обойденным при дележе. В приказе по своему подразделению Ширах требует, чтобы награбленное сносилось в одну кучу и распределялось по заслугам: «Всякая добыча, - поясняет обер-лейтенант, - является собственностью вооруженных сил».

Заметьте, добыча! Принадлежали, к примеру, штанишки мальчику Ване, а теперь они составляют собственность немецких вооруженных сил. И самовар тетки Аксиньи. И поросенок, выкраденный из колхозного свинарника. И золотой зуб, выбитый у старого учителя. Спасибо, герр обер-лейтенант, за юридическое разъяснение того, что есть разбой. Охваченные коричневым угаром, фашисты твердо уверовали в свое право грабить и разбойничать. Они даже удивляются, даже негодуют, когда мы сопротивляемся и бьем их. По мнению фашистов, мы воюем совершенно не по правилам.

Пять тысяч шестьсот пятьдесят пять писем немецких солдат, приподнимающих завесу над гитлеровским фронтом и тылом. Письма, красноречиво подтверждающих неудачу блицкрига. Фашисты разгромлены под Москвой. Не удалось им с ходу захватить и Ленинград. Отборные дивизии основательно завязли в болотах. Для фашистского рейха, для его грабь-армии наступают тяжелые времена. Они еще хорохорятся, совершают кровавые оргии, но в пьяных бандитских песнях чувствуется надрыв, пессимизм, а порой и безнадежное отчаяние. Вот выдержки из их писем:

«Нам опять пришлось пережить много тяжелых и жутких часов».

«Третий день бьет советская артиллерия. Сплошной ад. Много убитых».

«Вши. От них никакого спасения».

«Наши морды в грязи и порохе. Не умывались 18 дней».

«Сегодня опять не будет еды. Кухня разбита».

«Бесчисленные партизаны причиняют нам большие потери».

«Невыносимые холода. Минус тридцать пять по Цельсию. Обмундирование летнее».

«Русские бушуют всю ночь. А сегодня начался такой огонь, как будто наступил конец света».

«Нужно иметь счастье, даже много счастья, чтобы уцелеть в этой войне».

Но счастья не предвидится. «В течение семи ночей русские обстреливают с двух сторон. Стрельба продолжается и днем. Место, в котором мы лежим, настоящий ад. Мы окружены. Наш взвод совсем растаял. Лучших из лучших мы уже недосчитываемся».

Солдат 506 полка 291 дивизии Вальтер Шель пишет на родину: «Дорогие Пеги и Ганс, сообщаю, что я еще жив, но не совсем здоров. У меня такой понос, что не приходится застегивать штаны. Отчего это, не знаю, на нервной почве или от плохой пищи. Обращаться к врачу все равно, что к корове. Он сидит в блиндаже, а мы в снегу».

Да, невесело. Животы расстраиваются. Нервишки пошаливают. А ведь вначале все рисовалось в радужных красках. Восточный поход? Простая прогулка. Победный марш. Блицкриг. . Так полагал и лейтенант Рихард Топп. Свой дневник он начинает с похождений во Франции. То были поистине райские денечки. Топп подробно перечисляет места, в которых побывал. Пишет, что делал, с кем встречался. Педантично перечисляет сколько чего съел и выпил, со сколькими девочками любезничал. Фашистское нашествие на Советский Союз возбудило в нем необыкновенный прилив спеси и фанфаронства: «Честолюбивые мечты, желание ясности, поиски уравнения - все это для меня включается в понятие - полевая часть».

Однако, чем ближе к фронту, тем меньше ясности. На душе кошки скребут. В дневнике меланхоличная запись: «Кто знает, когда пробьет мой час!» Тем не менее храбрится: «Мы делаем свои сердца твердыми и крепкими. Мы - готовы!»

На одной из станций он видит эшелон с русскими военнопленными. Измученные люди вызывают в нем ярость: «Никакого сострадания. Никакой гуманности. Все во мне дрожит от злобы и негодования. Кончики пальцев зудят от желания взяться за приклад».

Отвага умопомрачительная. Перед ним безоружные люди, и он, видите ли, нисколечко не испугался их. Но вот и фронт. Бравада улетучивается, гаснет, как спичка на ветру. Одиннадцатого сентября 1941 года Топп отмечает: «Ночи под крышей кончились. Начинается окопная жизнь».

Ничего хорошего она не сулит, однако он все еще резонерствует: «Нигде нельзя в такой мере увидеть внутреннее величие наряду со скрытой трусостью, как в окопе».

День ото дня хуже и хуже. Размышлять, философствовать недосуг, все заботы о спасении своей шкуры. Записи идут в скупом телеграфном стиле: «Зарываемся в землю». «Лежим в своих окопах». «Дождь, плащ-палатки не спасают». «Наступает холодная неуютная ночь».

Сильно потрепанное подразделение отводят на отдых. «Это дает ощущение счастья», - отмечает Топп в своем дневнике.

Счастья мнимого, эфемерного. И снова телеграфный стиль. Никакого желания ясности, никаких поисков равновесия. И честолюбие побоку. Главное - выжить, уцелеть: «Многие солдаты оставили здесь свои кости». «Утром атака собственных самолетов на наши позиции». «Голод». «Отход». «Срочно требуются запасные кальсоны». «Тяжелые потери». «Мы лежим под огнем». «Господи, спаси и помилуй». «Но спасения нет: адский огонь!”

На этом дневник обрывается. Честолюбие? Жажда отличий и наград? Мечты о блистательной карьере? О пышном параде на Невском проспекте? Увы, мечты несбыточные. Вместо железных есть, оказывается, и кресты березовые, и колы осиновые.

К исходу ноября 1941 года фашисты потеряли под Ленинградом 216 тысяч убитыми и ранеными. Сбито и уничтожено на земле 1484 самолета. Захвачено 759 орудий, 679 танков, много стрелкового оружия и боеприпасов. Практика, в общем, говорит, что возвышенные мысли о фюрере не спасают от русского адского огня.

Волей-неволей приходится кидаться в мистику, среди немецких военнослужащих распространяются всякого рода амулеты, ладанки, изображения ангелов-хранителей. Ефрейтор Герман Вейвильд, получивший березовый крест под Войбокало, хранил у себя «Охранную грамоту». «Кто переписал это и имеет при себе, - значится в этом сакраментальном документе, - тому ничего не повредит. В него не попадет вражеская пуля, ибо его хранит бог. С ним ничего не произойдет. Орудия и шпаги, пистолеты и винтовки - все должно замолчать по указанию архангела Михаила. Тот, кто имеет при себе эту грамоту, тот защищен от всяких опасностей. Кто не верит этому, пусть перепишет грамоту, повесит собаке на шею и выстрелит в упор. Собака останется невредимой, и сомнение исчезнет. У кого есть эта грамота, тот не попадет в плен и не будет ранен врагом. Его тело и внутренности не будут повреждены”.

Не очень грамотно, зато обнадеживающе. Таковы они, немцы, разбойничающие с изображением архангела Михаила за пазухой. Суеверные, ограниченные, оболваненные мозги. Черствые, жестокие, кованные из «немецкого железа» сердца.

Чтобы не сеять панику, подобные письма не доходили до родственников солдат, их изымало командование при пересылке.

Русские дьяволы

"Вчера мы весь день убивали русских... Долго не писал, так как был в дороге… Как прибыл на передовую, в тот же день участвовал в сражении. Это было не просто страшно, это было чудовищно, русские совершенно не ценят своей жизни, мои руки устали убивать солдат, которые которы шли на нас грудью.
Самое страшное, что их очень много и они не кончаются. Ещё тут очень холодно, а ночью мешали спать бомбардировщики, нам говорили, что это будет очень просто, нас обманули."

Фотографии немецких фотокорреспондентов

Письмо отцу

"Здравствуй, дорогой папа, вчера я задался вопросом, есть ли на свете бог? Да, я действительно искренне в него верил, когда мы жили в нашем большом доме в нашей деревне и вместе посещали церковь, но сейчас я стал серьезно сомневаться.
Зачем нас сюда привезли, зачем хотят нас убить?
Я не могу свыкнуться с мыслью, что больше не увижу тебя и мать… Шансов у нас нет, я видел русских, которые не боятся смерти, а я боюсь, я не хочу умирать, мне только недавно исполнилось 25 лет и у меня ещё нет детей и теперь уже точно не будет.
Вчера на моих глазах убивали друзей. Мы вместе шли воевать с проклятыми коммунистами, а оказалось, что вынуждены убивать самых обычных и простых людей, которые защищают свою землю, защищают её так, как может я бы не смог. Я чувствую, что за ними правда, а что за нами?
Где тот бог, про которого ты мне рассказывал?"

Фотографии немецких фотокорреспондентов

Письмо рядового солдата своей жене

«Дорогая, пишу тебе потому, что не могу заснуть, мне очень страшно, как только закрываю глаза, вижу стоящего передо мной мальчика, которого я убил накануне, глядя прямо в его глаза. Он напомнил мне нашего сына и это разрывает меня изнутри, я больше не в силах скрывать свои слёзы. Уже сбился со счета, каждый день сюда сотнями подвозят пленных и евреев, когда это уже наконец кончится?»

Фотографии немецких фотокорреспондентов

Отрывок из письма офицера, который рассказывает о событиях, происходивших в местечке Бабий Яр.

«…они приходят сюда сами, в деревнях развешиваются информационные листовки для евреев с призывом явиться с вещами для депортации. Перед расстрелом их просят все ценные вещи сложить в одну сторону, а одежду в другую. Вчера наблюдал такую картину, маленькая девочка перед самым расстрелом подходит к своим родителям и спрашивает, нужно ли ей снимать свои чулочки…»

https://www.сайт/2015-06-22/pisma_nemeckih_soldat_i_oficerov_s_vostochnogo_fronta_kak_lekarstvo_ot_fyurerov

«Солдаты Красной армии стреляли, даже сгорая заживо»

Письма немецких солдат и офицеров с Восточного фронта как лекарство от фюреров

22 июня в нашей стране – сакральный, священный день. Начало Великой войны – это начало пути к великой Победе. Более массового подвига история не знает. Но и более кровавого, дорогого по своей цене – возможно, тоже (мы уже публиковали жуткие страницы из Алеся Адамовича и Даниила Гранина, потрясающие откровенностью фронтовика Николая Никулина, отрывки из Виктора Астафьева «Прокляты и убиты»). Вместе с тем, рядом с бесчеловечностью торжествовали воинская выучка, отвага и самопожертвование, благодаря которым исход битвы народов был предрешен в самые первые ее часы. Об этом говорят фрагменты писем и донесений солдат и офицеров германских вооруженных сил с Восточного фронта.

«Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть»

«Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании лейтенанта. "Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как Наполеон", - не скрывал он пессимизма... – Менде, запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии"» (Эрих Менде, обер-лейтенант 8-й силезской пехотной дивизии о разговоре, состоявшемся в последние мирные минуты 22 июня 1941 года).

«Когда мы вступили в первый бой с русскими, они нас явно не ожидали, но и неподготовленными их никак нельзя было назвать» (Альфред Дюрвангер, лейтенант, командир противотанковой роты 28-й пехотной дивизии).

«Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям» (дневник Гофмана фон Вальдау, генерал-майора, начальника штаба командования Люфтваффе, 31 июня 1941 года).

«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой"

«В самый первый день, едва только мы пошли в атаку, как один из наших застрелился из своего же оружия. Зажав винтовку между колен, он вставил ствол в рот и надавил на спуск. Так для него окончилась война и все связанные с ней ужасы» (артиллерист противотанкового орудия Иоганн Данцер, Брест, 22 июня 1941 года).

«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть» (Ганс Беккер, танкист 12-й танковой дивизии).

«Потери жуткие, не сравнить с теми, что были во Франции… Сегодня дорога наша, завтра ее забирают русские, потом снова мы и так далее… Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать» (дневник солдата группы армий «Центр», 20 августа 1941 года).

«Никогда нельзя заранее сказать, что предпримет русский: как правило, он мечется из одной крайности в другую. Его натура так же необычна и сложна, как и сама эта огромная и непонятная страна... Иногда пехотные батальоны русских приходили в замешательство после первых же выстрелов, а на другой день те же подразделения дрались с фанатичной стойкостью… Русский в целом, безусловно, отличный солдат и при искусном руководстве является опасным противником» (Меллентин Фридрих фон Вильгельм, генерал-майор танковых войск, начальник штаба 48-го танкового корпуса, впоследствии начальник штаба 4-й танковой армии).

"Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы!"

«Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!» (воспоминания артиллериста противотанкового орудия о первых часах войны).

«В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов» (из письма пехотного офицера 7-й танковой дивизии о боях в деревне у реки Лама, середина ноября 1941-го года).

«…Внутри танка лежали тела отважного экипажа, которые до этого получили лишь ранения. Глубоко потрясенные этим героизмом, мы похоронили их со всеми воинскими почестями. Они сражались до последнего дыхания, но это была лишь одна маленькая драма великой войны» (Эрхард Раус, полковник, командир кампфгруппы «Раус» о танке КВ-1, расстрелявшем и раздавившем колонну грузовиков и танков и артиллерийскую батарею немцев; в общей сложности 4 советских танкиста сдерживали продвижение боевой группы «Раус», примерно полдивизии, двое суток, 24 и 25 июня).

«17 июля 1941 года… Вечером хоронили неизвестного русского солдата [речь идет о 19-летнем старшем сержанте-артиллеристе Николае Сиротинине]. Он один стоял у пушки, долго расстреливал колонну танков и пехоту, так и погиб. Все удивлялись его храбрости... Оберст перед могилой говорил, что если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, мы завоевали бы весь мир. Три раза стреляли залпами из винтовок. Все-таки он русский, нужно ли такое преклонение?» (дневник обер-лейтенанта 4-й танковой дивизии Хенфельда).

"Если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, мы завоевали бы весь мир"

«Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…» (интервью военному корреспонденту Курицио Малапарте (Зуккерту) офицера танкового подразделения группы армий «Центр»).

«Русские всегда славились своим презрением к смерти; коммунистический режим еще больше развил это качество, и сейчас массированные атаки русских эффективнее, чем когда-либо раньше. Дважды предпринятая атака будет повторена в третий и четвёртый раз, невзирая на понесенные потери, причем и третья, и четвертая атаки будут проведены с прежним упрямством и хладнокровием... Они не отступали, а неудержимо устремлялись вперед» (Меллентин Фридрих фон Вильгельм, генерал-майор танковых войск, начальник штаба 48-го танкового корпуса, впоследствии начальник штаба 4-й танковой армии, участник Сталинградской и Курской битв).

«Я в такой ярости, но никогда еще не был столь беспомощен»

В свою очередь, Красная Армия и жители оккупированных территорий столкнулись в начале войны с хорошо подготовленным – и психологически тоже – захватчиком.

«25 августа. Мы бросаем ручные гранаты в жилые дома. Дома очень быстро горят. Огонь перебрасывается на другие избы. Красивое зрелище! Люди плачут, а мы смеемся над слезами. Мы сожгли уже таким образом деревень десять (дневник обер-ефрейтора Иоганнеса Гердера). «29 сентября 1941. ...Фельдфебель стрелял каждой в голову. Одна женщина умоляла, чтобы ей сохранили жизнь, но и ее убили. Я удивляюсь самому себе – я могу совершенно спокойно смотреть на эти вещи... Не изменяя выражения лица, я глядел, как фельдфебель расстреливал русских женщин. Я даже испытывал при этом некоторое удовольствие...» (дневник унтер-офицера 35-го стрелкового полка Гейнца Клина).

«Я, Генрих Тивель, поставил себе целью истребить за эту войну 250 русских, евреев, украинцев, всех без разбора. Если каждый солдат убьет столько же, мы истребим Россию в один месяц, все достанется нам, немцам. Я, следуя призыву фюрера, призываю к этой цели всех немцев...» (блокнот солдата, 29 октября 1941 года).

"Я могу совершенно спокойно смотреть на эти вещи. Даже испытываю при этом некоторое удовольствие"

Настроение немецкого солдата, как хребет зверю, переломила Сталинградская битва: общие потери врага убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести составили около 1,5 млн человек. Самоуверенное вероломство сменилось отчаянием, схожим с тем, что сопровождали Красную Армию в первые месяцы боев. Когда в Берлине вздумали в пропагандистских целях напечатать письма со сталинградского фронта, выяснилось, что из семи мешков корреспонденции только 2% содержат одобрительные высказывания о войне, в 60% писем солдаты, призванные воевать, бойню отвергали. В окопах Сталинграда немецкий солдат, очень часто ненадолго, незадолго до смерти, возвращался из состояния зомби в сознательное, человеческое. Можно сказать, война как противостояние равновеликих войск была закончена здесь, в Сталинграде – прежде всего потому, что здесь, на Волге, рухнули столпы солдатской веры в непогрешимость и всемогущество фюрера. Так – в этом справедливость истории – случается практически с каждым фюрером.

«С сегодняшнего утра я знаю, что нас ждет, и мне стало легче, поэтому и тебя я хочу освободить от мук неизвестности. Когда я увидел карту, я пришел в ужас. Мы совершенно покинуты без всякой помощи извне. Гитлер нас бросил в окружении. И письмо это будет отправлено в том случае, если наш аэродром еще не захвачен».

«На родине кое-кто станет потирать руки – удалось сохранить свои теплые местечки, да в газетах появятся патетические слова, обведенные черной рамкой: вечная память героям. Но ты не дай себя этим одурачить. Я в такой ярости, что, кажется, все бы уничтожил вокруг, но никогда я еще не был столь беспомощен».

«Люди подыхают от голода, лютого холода, смерть здесь просто биологический факт, как еда и питье. Они мрут, как мухи, и никто не заботится о них, и никто их не хоронит. Без рук, без ног, без глаз, с развороченными животами они валяются повсюду. Об этом надо сделать фильм, чтобы навсегда уничтожить легенду «о прекрасной смерти». Это просто скотское издыхание, но когда-нибудь оно будет поднято на гранитные пьедесталы и облагорожено в виде «умирающих воинов» с перевязанными бинтом головами и руками.

"Напишут романы, зазвучат гимны и песнопения. В церквах отслужат мессу. Но с меня довольно"

Напишут романы, зазвучат гимны и песнопения. В церквах отслужат мессу. Но с меня довольно, я не хочу, чтобы мои кости гнили в братской могиле. Не удивляйтесь, если некоторое время от меня не будет никаких известий, потому что я твердо решил стать хозяином собственной судьбы».

«Ну вот, теперь ты знаешь, что я не вернусь. Пожалуйста, сообщи об этом нашим родителям как можно осторожнее. Я в тяжелом смятении. Прежде я верил и поэтому был сильным, а теперь я ни во что не верю и очень слаб. Я многого не знаю из того, что здесь происходит, но и то малое, в чем я должен участвовать, – это уже так много, что мне не справиться. Нет, меня никто не убедит, что здесь погибают со словами «Германия» или «Хайль Гитлер». Да, здесь умирают, этого никто не станет отрицать, но свои последние слова умирающие обращают к матери или к тому, кого любят больше всего, или это просто крик о помощи. Я видел сотни умирающих, многие из них, как я, состояли в гитлерюгенд, но, если они еще могли кричать, это были крики о помощи, или они звали кого-то, кто не мог им помочь».

«Я искал Бога в каждой воронке, в каждом разрушенном доме, в каждом углу, у каждого товарища, когда я лежал в своем окопе, искал и на небе. Но Бог не показывался, хотя сердце мое взывало к нему. Дома были разрушены, товарищи храбры или трусливы, как я, на земле голод и смерть, а с неба бомбы и огонь, только Бога не было нигде. Нет, отец, Бога не существует, или он есть лишь у вас, в ваших псалмах и молитвах, в проповедях священников и пасторов, в звоне колоколов, в запахе ладана, но в Сталинграде его нет… Я не верю больше в доброту Бога, иначе он никогда не допустил бы такой страшной несправедливости. Я больше не верю в это, ибо Бог прояснил бы головы людей, которые начали эту войну, а сами на трех языках твердили о мире. Я больше не верю в Бога, он предал нас, и теперь сама смотри, как тебе быть с твоей верой».

"Десять лет назад речь шла о бюллетенях для голосования, теперь за это надо расплачиваться такой «мелочью», как жизнь"

«Для каждого разумного человека в Германии придет время, когда он проклянет безумие этой войны, и ты поймешь, какими пустыми были твои слова о знамени, с которым я должен победить. Нет никакой победы, господин генерал, существуют только знамена и люди, которые гибнут, а в конце уже не будет ни знамен, ни людей. Сталинград – не военная необходимость, а политическое безумие. И в этом эксперименте ваш сын, господин генерал, участвовать не будет! Вы преграждаете ему путь в жизнь, но он выберет себе другой путь – в противоположном направлении, который тоже ведет в жизнь, но по другую сторону фронта. Думайте о ваших словах, я надеюсь, что, когда все рухнет, вы вспомните о знамени и постоите за него».

«Освобождение народов, что за ерунда! Народы останутся теми же, меняться будет только власть, а те, кто стоит в стороне, снова и снова будут утверждать, что народ надо от нее освободить. В 32-м еще можно было что-то сделать, вы это прекрасно знаете. И то, что момент был упущен, тоже знаете. Десять лет назад речь шла о бюллетенях для голосования, а теперь за это надо расплачиваться такой «мелочью», как жизнь».

Чтение чрезвычайно занимательное, и весьма, весьма познавательное. Во всех смыслах. Но особенно интересно наблюдать за тем, как с течением времени меняется настроение "белокулыхлыцарей".

Здравствуй дорогой друг!

Прости, что так долго не писал. Мы ведь не контактировали с тех пор как я покинул нашу тихую Ш...... (название страны к сожалению не сохранилось - А.К.). Ты помнишь те проклятые годы - кризис, нищета, безработица. И тут у нашей семьи появилась возможность репатриироваться в Германию. Ты ведь знаешь, что моя бабка по отцовской линии был немкой. Хотя некоторые аспекты политики нового национал-социалистского режимы не вызывали у нас восторга, Германия это всё же страна с динамично развивающейся экономикой, а её блестящие военные успехи взывают чувства гордости у каждого, у кого течёт хоть капля немецкой крови. Ты помнишь Э. Гроссарша? Того самого активиста НСДРП, которого лет 20 назад проклятые социал-демократы посадили в тюрьму за национал-социализм и попытку угона самолёта в Германию? Так вот он теперь важная шишка в рейхе, редактор крупной газеты. Он много сделал для того, чтобы обеспечить переезд нашей семьи в рамках специально программы фюрера по репатриации немцев в Рейх.

Правда, на первых порах в Германии мы столкнулись с некоторыми сложностями. Нам предоставили жильё в маленьком городке на востоке страны. С работой было сложнее. Мы столкнулись с проблемами при получение справки об арийском происхождение. Без неё никак невозможно устроится на приличное место. Папа был вынужден работать дворником, мама долго мыла полы. Признаюсь, порой мы думали о том, чтобы вернуться назад или перебраться в Канаду, но сил и средств для этого у нас уже не было. А ну да ладно, это всё ерунда, ведь мы же немцы, живём на немецкой земле! Теперь кстати мы живём лучше. Папа стал старшим бригады по уборке улиц, а мама заботами нашего блокфюрера, херра Кука, который очень добр к ней, устроилась на постоянную работу официанткой в кабаре.

Затем началась война. Поляки напали на нашу приграничную радиостанцию. Англосаксы и французы объявили нам войну. В Югославии в результате переворота пришел к власти бандитский режим [Весной 1941 в Югославии было свергнуто в результате военного переворота про-германское правительство. Это повлекло за собой нацистскую интервенцию]. Ты знаешь, что мы немцы живём в окружении ненавидящих нас низших рас подстрекаемых евреями. Если бы они могли, то давно бы уничтожили нас. Страшный еврейско-большевистский тиран Сталин замыслил вероломный удар дабы уничтожить Германию и покорит весь мир. Но мудрый фюрер (великий политик, которого уважают даже враги) его опередил и 22 июня 1941 мы нанесли удар первыми. Это была не просто война. Германия возглавила мощную коалицию европейских стран дабы освободить мир и народы России от чумы террористического большевизма. Я так же был призван в армию. В вафен-СС я не попал, хотя очень просился, и теперь я прохожу службы в одной из тыловых частей вермахта на территории Белоруссии.

Как нам рассказывал хауптман (капитан), около 1200 лет тому назад, в этих местах жили древние германцы и эти земли без сомнения после войны отойдут к рейху. Здесь уже появились первые немецкие колонии. Колонисты получают здесь от немецких властей землю и жильё на очень выгодных условиях[ В годы Второй мировой войны немцы создали целый ряд подобных колоний на территории западной Польши. На Украине немцы так же пытались создать несколько крупных немецких анклавов, путём концентрации местного немецкого населения. Неизвестно существовали ли подобные колонии в Белоруссии. Это поселения были важным оплотом немецкой власти (См. Вершигора «Люди с чистой совестью»)].

Возможно, что после войны мы тоже сюда переберёмся. Сейчас жизнь здесь ещё очень трудна и опасна. Колонисты держатся вместе, в своих поселениях и поголовно вооружены. Почему объясню позднее.

У нас есть сложности в отношениях с местным населением. Конечно мы освободили их от жидовского большевистского ига, от ужасного рабского труда. Ты, конечно, знаешь об этих кошмарных колхозах и ГУЛАГЕ? Об уничтожение этого кошмара мечтал каждый честный европеец. Захватив восточные земли мы сделали огромны шаг в осуществление этой мечты. Правда колхозы пока что функционируют, поскольку нашим гражданским властям удобнее именно через них собирать у крестьян продовольствие необходимое для борьбы за их свободу. Мы так же мобилизуем некоторые количество местной молодежи на работу в Рейхе, где они познакомятся с благами немецкой цивилизации.

К сожалению не все аборигены не понимают целей нашей миссии. Эти белорусские или русские (чёрт их разберёт!) мужики - дикие создания. Бородатые, неопрятные, их дома не имеют централизованного потопления, они даже не знают, что такое туалетная бумага! А как они относятся к женщинам! Неудивительно, что многие из них становятся легкой добычей еврейско-большевисткой пропаганды. Они уходят в леса и присоединяются к бандитам, нападающими на солдат, гражданских служащих и мирных местных жителей. Периодически нам приходится проводить акции по умиротворению эти негодяев. Я знаю, что живя в нейтральной стране, ты порой слышишь обвинения распространяемые врагами, о якобы имеющих место преступлениях совершаемых вермахтом. Позволь заверить тебя, что это всё клевета. Я живу в Германии уже 10 лет и никаких так называемых «преступлений нацистов» не видел. (Конечно был печальный инцидент «Хрустальной ночи». Мы все осуждаем это проявление эмоций, к тому же полиция быстро навела порядок). Даже с захваченными бандитами и их пособниками солдаты моего взвода обращаются гуманно (по моему даже слишком гуманно!). Их арестовывают и передают для дознания в гестапо.

Разумеется есть и честные русские. Сегодня я говорил со старостой русской деревни в котором расположен наш батальон. Во время прошлой войны он был в плену в Австрии и умеет немного говорить по немецки. Он заверил меня, что все крестьяне ненавидят Сталина и комиссаров, и что им никогда так хорошо не жилось как при немцах. Правда, люди боятся сказать это открыто, опасаясь репрессий со стороны бандитов. Мне этот мужик показался настоящим сыном матушки России. Правда, позже за ужином, обер-фельдфебель Карл сказал мне, что не стоит доверять всему тому, что тебе говорят русские. Многие из них дружелюбны лишь на словах, а на деле являются осведомителями бандитов. Я в это всё же не верю, не может быть чтобы эти люди не испытывали благодарности к своим освободителям.

Но ты знаешь некоторые мои геноссе, считают, что все белорусы заражены большевизмом и поголовно являются бандитами и террористами. Нельзя сказать, что эта точка зрения не имеет под собой основания. Недавно произошел кошмарный случай. Возвращаясь из отпуска группа наших солдат по ошибке заехала в деревню, находящуюся в так называемом «освобождённом районе» (т.е. районе контролируемом бандитами). Это были отличные парни, один из них Питер Шульц, милый 19 летний мальчик, музыкант, был моим лучшим другом. И представь себе, что толпа этих диких русских не-людей, вытащила наших ребят из машины, забила дрынами и утопила в колодце... Не могу об этом спокойно писать... Впрочем подробности об этом можно узнать в отчёте Красного креста. Посланная в деревню зондеркоманда, конечно сожгла пару домов и наказала нескольких десятков виновных, но что это уже изменит... Человеческая жизнь бесценна. Да и для русских это всё равно не наказание, они иначе относятся к человеческой жизни чем мы. Недавно наш патруль пытался задержать малолетнего связного бандитов, но это паршивец подорвал себя гранатой [Сейчас предпринимаются попытки выяснит имя этого юного героя. Такой подвиг во время Великой Отечественной Войны совершило несколько подростков, например юный белорусский партизан Марат Козей (награжден посмертно орденом Отечественной войны Первой степени)]. Трое солдат получили легкие ранения. Ты видишь, они не жалеют даже собственных детей. Ещё два дня назад из русской деревни обстреляли из миномётов мирное поселение немецких колонистов. Стрелявшие были уничтожены артиллерийским огнём дежурного бронепоезда и бомбами самолётов люфтваффе. Дома из которых вели огонь были сожжены. Сегодня мы ездили смотреть на развалины этого партизанского логова.

Да война, это страшная вещь дружище... И страдаем как всегда, мы немцы - наши семьи сидят под бомбами, наши солдаты гибнут здесь, на Востоке. Выбора к сожалению у нас нет. Мы должны либо победить, либо немецкий народ ждёт полное уничтожение. Наши враги не скрывают это. Их главный еврейский пропагандист Эренбург так и пишет - «Убей немца». Их газеты открыто призывают уничтожить фашизм (Эти идиоты не понимают разницу, между немецкий национал-социализмом и движением Муссолини) Но я верю, что рано или поздно, несмотря на временные трудности, мы разделаемся к еврейско-большевистскими террористами и обеспечим прочный и крепкий мир, который мы так жаждем... (На этом месте письмо обрывается)

25.10.1941 г.
Мы находимся в 90 км от Москвы, и это стоило нам много убитых. Русские оказывают ещё очень сильное сопротивление, обороняя Москву, это можно легко представить. Пока мы придём в Москву, будут ещё жестокие бои. Многие, кто об этом ещё и не думает, должны будут погибнуть. У нас пока двое убитых тяжёлыми минами и 1-снарядом. В этом походе многие жалели, что Россия – это не Польша и не Франция, и нет врага более сильного, чем русские. Если пройдёт ещё полгода – мы пропали, потому что русские имеют слишком много людей. Я слышал, когда мы покончим с Москвой, то нас отпустят в Германию."

3.12.1941 г.

(Из письма солдата Е. Зейгардта брату Фридриху)

30.11.1941 г.
Моя любимая Цылла. Это, право говоря, странное письмо, которое, конечно, никакая почта не пошлёт никуда, и я решил отправить его со своим раненым земляком, ты его знаешь – это Фриц Заубер. Мы вместе лежали в полковом лазарете, и теперь я возвращаюсь в строй, а он едет на родину. Пишу письмо в крестьянской хате. Все мои товарищи спят, а я несу службу. На улице страшный холод, русская зима вступила в свои права, немецкие солдаты очень плохо одеты, мы носим в этот ужасный мороз пилотки и всё обмундирования у нас летнее. Каждый день приносит нам большие жертвы. Мы теряем наших братьев, а конца войны не видно и, наверное, не видеть мне его, я не знаю, что со мной будет завтра, я уже потерял все надежды возвратиться домой и остаться в живых. Я думаю, что каждый немецкий солдат найдёт себе здесь могилу. Эти снежные бури и необъятные поля, занесённые снегом, наводят на меня смертельный ужас. Русские победить невозможно, они…
(Из письма Вильгельма Эльмана.)

5.12.1941 г.
На этот раз мы будем справлять Рождество в русском “раю”. Мы находимся опять на передовых, тяжелые у нас дни. Подумай только, Людвиг Франц убит. Ему попало в голову. Да, дорогой мой Фред, ряды старых товарищей всё редеют и редеют. В тот же день, 3.12, потерял ещё двух товарищей из моего отделения… Наверное, скоро нас отпустят; нервы мои совсем сдали. Нойгебауэр, очевидно, не убит, а тяжело ранен. Фельдфебель Флейсиг, Сарсен и Шнайдер из старой первой роты тоже убиты. Также и старый фельдфебель Ростерман. 3.12 погиб также наш последний командир батальона подполковник Вальтер. Ещё ранен Анфт. Бортуш и Коблишек, Мущик, Каскер, Лейбцель и Канрост тоже убиты.
(Из письма унтер-офицера Г. Вейнера своему другу Альфреду Шеферу.)

5.12.1941 г.
Милая тетушка, присылай нам побольше печенья, потому что хуже всего тут с хлебом. Ноги я уже немного обморозил, холода здесь очень сильные. Многие из моих товарищей уже ранены и убиты, нас всё меньше и меньше. Один осколок попал мне в шлем, и на мину я тоже успел наскочить. Но пока я отделался счастливо.
(Из письма солдата Эмиля Нюкбора.)

8.12.1941 г.
Из-за укуса вшей я до костей расчесал тело и настолько сильно, что потребовалось много времени, пока всё это зажило. Самое ужасное – это вши, особенно ночью, когда тепло. Я думаю, что продвижение вперёд придётся прекратить на время зимы, так как нам не удастся предпринять ни одного наступления. Два раза мы пытались наступать, но кроме убитых ничего не получали. Русские сидят в хатах вместе со своими орудиями, чтобы они не замёрзли, а наши орудия стоят день и ночь на улице, замерзают и в результате не могут стрелять. Очень многие солдаты обморозили уши, ноги и руки. Я полагал, что война
закончится к концу этого года, но, как видно, дело обстоит иначе… Я думаю, что в отношении русских мы просчитались.
(Из письма ефрейтора Вернера Ульриха к своему дяде в г. Арсендорф)

9.12.1941 г.
Мы продвигаемся вперёд донельзя медленно, потому что русские защищаются упорно. Сейчас они направляют удары в первую очередь против сёл, - они хотят отнять у нас кров. Когда нет ничего лучшего, - мы уходим в блиндажи.
(Из письма ефрейтора Экарта Киршнера)

11.12.1941 г.
Вот уже более недели мы стоим на улице и очень мало спим. Но так не может продолжаться длительное время, так как этого не выдержит ни один человек. Днём ещё ничего, но ночь действует на нервы…
Сейчас стало немного теплее, но бывают метели, а это ещё хуже мороза. От вшей можно взбеситься, они бегают по всему телу. Лови их утром, лови вечером, лови ночью, и всё равно всех не переловишь. Всё тело зудит и покрыто волдырями. Скоро ли придёт то время, когда выберешься из этой проклятой России? Россия навсегда останется в памяти солдат.
(Из письма солдата Хасске к своей жене Анне Хасске)

13.12.1941 г.
Сокровище моё, я послал тебе материи и несколько дней назад – пару ботинок. Они коричневые, на резиновой подошве, на кожаной здесь трудно найти. Я сделаю всё возможное и буду присылать всё, что сколько-нибудь годится.
(Из письма ефрейтора Вильгельма Баумана жене)

26.12.1941 г.
Рождество уже прошло, но мы его не заметили и не видели. Я вообще не думал, что мне придётся быть живым на Рождество. Две недели тому назад мы потерпели поражение и должны были отступать. Орудия и машины мы в значительной части оставили. Лишь немногие товарищи смогли спасти самую жизнь и остались в одежде, которая была у них на теле. Я буду помнить это всю свою жизнь и ни за что не хотел бы прожить это ещё раз…
Пришли мне, пожалуйста, мыльницу, так как у меня ничего не осталось.
(Из письма ефрейтора Утенлема семье в г. Форицхайм, Баден)

27.12.1941 г.
В связи с событиями последних 4 недель я не имел возможности писать вам… Сегодня я потерял все свои пожитки, я всё же благодарю бога, что у меня ещё остались мои конечности. Перед тем, что я пережил в декабре, бледнеет все бывшее до сих пор. Рождество прошло и я надеюсь, что никогда в моей жизни мне не придётся пережить ещё раз такое Рождество. Это было самое несчастное время моей жизни… Об отпуске или смене не приходится и думать, я потерял все свои вещи, даже самое необходимое в последнем обиходе. Однако не присылайте мне ничего лишнего, так как мы должны теперь всё таскать на себе, как пехотинцы. Пришлите лишь немного писчей бумаги и бритву, но простую и дешёвую. Я не хочу иметь с собой ничего ценного. Какие у меня были хорошие вещи и всё пошло к чёрту!... Замученные вшами мы мёрзнем и ведём жалкое существование в примитивных условиях, к тому же без отдыха в боях.
Не подумайте, что я собираюсь ныть, вы знаете, что я не таков, но я сообщаю вам факты. Действительно, необходимо много идеализма, чтобы сохранять хорошее настроение, видя, что нет конца этому состоянию.
(Из письма обер-ефрецтора Руска своей семье в г. Вайль, Баден)

6.09.1942 г.
Сегодня воскресенье, и мы, наконец, можем постирать. Так как моё бельё всё завшивело, я взял новое, а также и носки. Мы находимся в 8 км от Сталинграда, и я надеюсь, в следующее воскресенье мы будем там. Дорогие родители, всё это может свести с ума: по ночам русские лётчики, а днём всегда свыше 30 бомбардировщиков с нашей стороны. К тому же гром орудий.
(Из письма солдата 71 пд Гергардта (фамилия неразборчива))

8.09.1942 г.
Мы находимся на позициях в укреплённой балке западнее Сталинграда. Мы уже продвинулись до стен предместья города, в то время как на других участках немецкие войска уже вошли в город. Нашей задачей является захват индустриальных кварталов северной части города и продвижение до Волги. Этим должна завершиться наша задача на данный период. До Волги отсюда остаётся ещё 10 км. Мы надеемся, конечно, что в короткий срок возьмём город, имеющий большое значение для русских и который они так упорно защищают. Сегодня наступление отложили до завтра; надеюсь, что мне не изменит солдатское счастье, и я выйду из этого наступления живым и невредимым. Я отдаю свою жизнь и здоровье в руки Господа Бога и прошу его сохранять и то и другое. Несколько дней тому назад нам сказали, что это будет наше последнее наступление, и тогда мы перейдём на зимние квартиры. Дай бог, чтобы это было так! Мы так измотались физически, так ослабли здоровьем, что крайне необходимо вывести нашу часть из боя. Мы должны были пройти через большие лишения и мытарства, а питание у нас было совершенно недостаточным. Мы все истощены и полностью изголодали, а поэтому стали бессильными. Я не думаю, что наша маленькая Ютхен голодает дома, как её папа в этой гадкой России. В своей жизни мне приходилось несколько раз голодать в мои студенческие годы, но я не знал, что голод может причинять такие страдания. Я не знал, что можно целый день думать о еде, когда нет ничего в хлебной сумке.
(Из неотправленного письма ефрейтора Ио Шваннера жене Хильде)

26.10.1941 г.
Сижу на полу в русском крестьянском доме. В этой тесноте собралось 10 товарищей из всех подразделений. Можешь представить себе, какой тут шум. Мы находимся у автострады Москва – Смоленск, неподалёку от Москвы.
Русские сражаются ожесточённо и яростно за каждый метр земли. Никогда ещё бои не были так жестоки и тяжелы, и многие из нас не увидят уже родных.
(Из письма солдата Рудольфа Руппа своей жене.)

***
15.11.1941 г.
Мы здесь уже пять дней, работаем в две смены, и пленные работают с нами. У нас развелось очень много вшей. Прежде поймаешь когда одну, когда три, а вчера я устроил на них облаву. Как ты думаешь, милая мама, сколько я поймал их в своём свитере? 437 штук…
Я всё вспоминаю, как отец рассказывал про войну 1914-1918 г., - теперешняя война ещё похуже. Всего я написать не могу, но когда я вам расскажу об этом, у вас глаза полезут на лоб…
(Из письма фельдфебеля Отто Клиема.)

3.12.1941 г.
Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое уже пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста метрах и около тебя рвутся гранаты и мины.
(Из письма солдата Е. Зейгардта брату Фридриху, г. Гофсгуст.)

3.12.1941 г.
Хочу сообщить тебе, дорогая сестра, что я 26.12 сбил русский самолёт. Это большая заслуга, за это я, наверное, получу железный крест первой степени. Пока мне повезло взять себе с этого самолёта парашют. Он из чистого шёлка. Наверное, я привезу его целым домой. Ты тоже получишь от него кусок, из него получится отличное шёлковое бельё… Из моего отделения, в котором было 15 человек, осталось трое…
(Из писем унтер-офицера Мюллера сестре.)

Мои любимые!
Сейчас сочельник, и когда я думаю о доме, мое сердце разрывается. Как здесь все безрадостно и безнадежно. Уже 4 дня я не ел хлеба и жив только половником обеденного супа. Утром и вечером глоток кофе и каждые 2 дня по 100 грамм тушенки или немного сырной пасты из тюбика - голод, голод. Голод и еще вши и грязь. День и ночь воздушные налеты и артиллерийский обстрел почти не смолкают. Если в ближайшее время не случится чуда, я здесь погибну. Плохо, что я знаю, что где-то в пути ваша 2-килограммовая посылка с пирогами и мармеладом...
Я постоянно думаю об этом, и у меня даже бывают видения, что я их никогда не получу. Хотя я измучен, ночью не могу заснуть, лежу с открытыми глазами и вижу пироги, пироги, пироги. Иногда я молюсь, а иногда проклинаю свою судьбу. Но все не имеет никакого смысла - когда и как наступит облегчение? Будет ли это смерть от бомбы или гранаты? От простуды или от мучительной болезни? Эти вопросы неотрывно занимают нас. К этому надо добавить постоянную тоску по дому, а тоска по родине стала болезнью. Как может человек все это вынести! Если все эти страдания Божье наказание? Мои дорогие, мне не надо бы все это писать, ноу меня больше не осталось чувства юмора, и смех мой исчез навсегда. Остался только комок дрожащих нервов. Сердце и мозг болезненно воспалены, и дрожь, как при высокой температуре. Если меня за это письмо отдадут под трибунал и расстреляют, я думаю, это будет благодеяние для моего тела. С сердечной любовью Ваш Бруно.
Письмо немецкого офицера, отправленное из Сталинграда 14.1.1943 г. :

Дорогой дядя! Сначала я хочу сердечно поздравить тебя с повышением и пожелать тебе дальнейшей солдатской удачи. По счастливой случайности я опять получил почту из дома, правда, прошлогоднюю, и в том письме было сообщение об этом событии. Почта сейчас занимает больное место в нашей солдатской жизни. Большая часть ее из прошлого года еще не дошла, не говоря уже о целой пачке рождественских писем. Но в нашем сегодняшнем положении это зло понятно. Может, ты уже знаешь о нашей теперешней судьбе; она не в розовых красках, но критическая отметка, наверное, уже пройдена. Каждый день русские устраивают тарарам на каком-нибудь участке фронта, бросают в бой огромное количество танков, за ними идет вооруженная пехота, но успех по сравнению с затраченными силами невелик, временами вообще не достоин упоминания. Эти бои с большими потерями сильно напоминают бои мировой войны. Материальное обеспечение и масса - вот идолы русских, с помощью этого они хотят достичь решающего перевеса. Но эти попытки разбиваются об упорную волю к борьбе и неутомимую силу в обороне на наших позициях. Это просто не описать, что совершает наша превосходная пехота каждый день. Это высокая песнь мужества, храбрости и выдержки. Еще никогда мы так не ждали наступления весны, как здесь. Первая половина января скоро позади, еще очень тяжко будет в феврале, но затем наступит перелом - и будет большой успех. С наилучшими пожеланиями, Альберт.

Вот ещё выдержки из писем:

23 августа 1942 года: "Утром я был потрясен прекрасным зрелищем: впервые сквозь огонь и дым увидел я Волгу, спокойно и величаво текущую в своем русле… Почему русские уперлись на этом берегу, неужели они думают воевать на самой кромке? Это безумие".
Ноябрь 1942 года: "Мы надеялись, что до Рождества вернемся в Германию, что Сталинград в наших руках. Какое великое заблуждение! Сталинград – это ад! Этот город превратил нас в толпу бесчувственных мертвецов.… Каждый день атакуем. Но даже если утром мы продвигаемся на двадцать метров, вечером нас отбрасывают назад.… Русские не похожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают страха. Матросы, на лютом морозе, идут в атаку в тельняшках. Физически и духовно один русский солдат сильнее целого нашего отделения".
4 января 1943 года: "Русские снайперы и бронебойщики, несомненно, – ученики Бога. Они подстерегают нас и днем и ночью, и не промахиваются. Пятьдесят восемь дней мы штурмовали один-единственный дом. Напрасно штурмовали… Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чудо… Время перешло на сторону русских"
Солдат Вермахта Эрих Отт.

"...Мы переживаем здесь большой кризис, и неизвестно, чем он закончится. Положение в общем и целом настолько критическое, что, по моему скромному разумению, дело похоже на то, что было год тому назад под Москвой".
Из письма генерал-лейтенанта фон Гамбленц жене. 21.XI.1942 г.

"...Три врага делают нашу жизнь очень тяжелой: русские, голод, холод. Русские снайперы держат нас под постоянной угрозой..."
Из дневника ефрейтора М. Зура. 8.XII.1942 г.

"Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…"
Танкист группы армий "Центр" Вермахта

После успешного прорыва приграничной обороны, 3-й батальон 18-го пехотного полка группы армий "Центр", насчитывавший 800 человек, был обстрелян подразделением из 5 солдат. "Я не ожидал ничего подобного, – признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. – Это же чистейшее самоубийство - атаковать силы батальона пятеркой бойцов".

"На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть".
Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер

"В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов".
Офицер 7-й танковой дивизии Вермахта

"Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!"
Один из солдат группы армий "Центр" Вермахта

Из письма неизвестного немецкого солдата:

« Это письмо мне очень тяжело писать, каким же тяжелым оно будет для тебя! К сожалению, в нем нерадостные вести. Я ждал десять дней, но ситуация не улучшилась.
А теперь наше положение стало настолько хуже, что громко говорят о том, что мы очень скоро будем совершенно отрезаны от внешнего мира. Нас заверили, что эта почта наверняка будет отправлена. Если бы я был уверен, что представится другая возможность, я бы еще подождал, но я в этом не уверен и потому, плохо ли, хорошо ли, но должен сказать все.
Для меня война окончена…»
"От Москвы до Сталинграда. Документы и письма немецких солдат 1941-1943 гг".

Это интересно: